Танцы со снежными бабочками

Машка и Ника важно шествуют впереди планеты всей.
А белая размытость вокруг фонаря -
это намек на те самые снежинки

   Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве. Именно так, как сказал когда-то Иосиф Александрович.
   Третий или четвертый день Саратов заметает снежное счастье. Хотя кому счастье, а кому - лед, холод, краснощекость и рукозамерзаемость. Мне, южанке, все это в радость. Ксюша ехидно заметила в ответ на мои пританцовывания под желтым фонарем с роящимися вокруг него снежинками: "А в Избербаше-то нет такого снега, да??" Да, Голишникова, такого снега там нет. И тебя вместе с остальными тоже нет. И нет "Полиглота" с его прокуренно-теплым воздухом, и многоликого как древнеегипетский бог "Триумфа" тоже нет, и полного соблазнов и искушений "Дома книги" нет, и неприветливых СГУшных библиотекарей нет, и проверяющего на прочность общественного транспорта нет. Удалось нарисовать картину безысходности? За вычетом моей субъективности ввиду плохого настроения и находящейся в полудреме мозговой деятельности, можно сказать, что я почти не преувеличила.

   В слабо освещенную кухню, ставшую местом моего саратовско-январьского обитания (я даже стала в ней спать, чтобы не отходить далеко от ноута и груды книг и конспектов), просятся погреться крохотные снежинки. И я охотно их впускаю, подходя к окну каждые полчаса подышать свежим морозным воздухом. Кстати, Роман Игоревич назвал бы сейчас эту зарисовку очередной ванильщиной, но мне есть что ответить на такую "предъяву" =)
   Божественное благословение на легкую поглощаемость истории зарубежной литературы на меня никак не сходит. В плеере меняются Мэрайя Кэри, Скорпионс (на чей концерт я не попадаю видимо в качестве наказания за грехи, совершенные за 20 лет) и Расмус, стакан периодически заполняется то кофе, то чаем, тает гора сушек, а воодушевления нет как нет. Зато есть тупая головная боль, вызванная: а) недосыпом; б) непониманием, за какой из двух следующих друг за другом экзаменов браться; в) осознанием того, что моему двадцатиоднодневному сессионному счастью почти пришел конец (как и всему хорошему в жизни) и г) неотвратимостью возвращения. "Где родился, там и пригодился", - утверждает моя тетка, а я говорю, что пригодился там, к чему у тебя лежит душа. "Юношеский максимализм!" - парируют мне в ответ, и я замолкаю как тот одиночка, вопиющий в пустыне...

    Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве. И да простят меня саратовцы, но пусть эта снежная пляска не заканчивается еще неделю, чтобы мои эмоционально-экспрессивные танцы в притихшем, почти ночном студгородке продолжались. Чтобы снова роились снежинки у рыжего фонарного столба, подобно бабочкам, кружащим у огня. Пусть будут бесплодными, обреченными на провал, мои попытки запечатлеть эту красоту на убогую телефонную камеру, пусть Ксюшка понимающе улыбается, глядя на мои дикие восторги, и одергивает не строго: "Твои крики слышны на другой стороне дороги!" Сколько света набилось в осколок звезды, на ночь глядя! Именно так, как сказал когда-то Бродский.
   Снег идет. И страх как не хочется уезжать.

песня этой ночи: Scorpions - The best is yet to come

Затыкая ладонями уши, закрывая глаза..

Велика радость любви, но страдания так велики, что лучше не любить вовсе.

Ф. Достоевский   

   Нежданно-негаданно получился у меня этакий мини-соц.опрос на тему: "В каких художественных произведениях звучит тема счастливой, взаимной, разделенной любви? Или хотя бы является красивым финалом?" Спрашивала у ровесников, увлекающихся чтением, у людей старшего поколения, знающих побольше меня, у главных, наконец, специалистов - филологов. Но ответа не получила. После энергичного "Как в каких? Ну, например, в этом...а нет... а вот в том..хотя тоже нет.." наступало неловкое замешательство и протяжное "эээ..."
   У меня такое "эээ..." является логическим итогом рассуждений-размышлений о существовании (или несуществовании) вечной любви. Даже не в высших ее проявлениях - после смерти, в другой жизни и проч. В самом что ни на есть живом, земном, телесном. Я вовсе не собираюсь пускаться в пространные философствования о том, что все на земле бренно и тленно. Опираюсь только на живой, ежедневно наблюдаемый мной пример.
    К. вышла замуж за С., безумно его полюбив. Причем не так, когда воздух сотрясают громкими заявлениями и признаниями, расписывают двор под окнами любимой красноречивыми фразами и не на манер современных отношений разукрашивают "стенку" в контакте (да и сайта тогда этого не было). Полюбила серьезно, глубоко и отчаянно, а потому, не долго терзаясь тем, что родные ни в какую не соглашались на брак, взяла да и сбежала, оставив далеко позади, практически в прошлой жизни, семью, Родину, оборвав все связывающие нити. Строилось все на новом месте: семья, дети, хозяйство, новые родственники, новые правила и новые требования от жизни, с которыми, хочешь - не хочешь, приходилось считаться. Я много слышала порицания в адрес этого поступка, а потом мне довелось своими глазами увидеть картину семейной жизни. И то ли ввиду моего несмышленого девятилетия, то ли и впрямь все было по-другому, но вынесла я образ полной идиллии и взаимопонимания, и эмоционально отзывалась о них как о самой счастливой семье.
   Прошло 10 лет. Быстро пронеслись, как в популярном жанре экшн. И прямо как в описании запущенных дворянских гнезд Буниным, семья распалась. Нет, никто не развелся. Никто никого не бросил и не изменил. Она треснула изнутри, не просто по швам пошли отношения, а разломились сначала напополам, а потом и каждая половинка на десяток кусочков. Колющих, режущих. Острых. На которые натыкаешься каждый день, начиная с утра, с нетерпеливого: "Да освободи ты ванну быстрей!" и раздражительного: "Да щас, бегу прям! Подождешь!" Это не крупные скандалы, замешанные на подлости, предательстве, лжи, которые или переживаешь и начинаешь сначала, или расстаешься навсегда. Это мелкие гаденькие ссоры, по-крысиному грызущие самое шаткое основание - быт. "Ты хлеб не мог взять? Почему всегда я должна об этом думать?" - "А на что я возьму?! Денег нет, сама же знаешь!", "Неужели трудно тарелку за собой помыть? Я целый день на работе!" - "Я тоже работал! И это ты женщина, в конце концов!", "Не забудь вытащить мясо из морозильника" - "Вытащи сама, если так надо!" Я слушаю и огромным усилием воли сдерживаю себя, чтобы не заткнуть ладонями уши. Потому что нет ничего более жалкого и жалостливого, чем два человека, когда-то друг друга любивших, а теперь связанных только клубком бытовых и денежных проблем и испытывающих взаимную неприязнь, за которой прячется чувство вины и невозможности что-то исправить.
   Если такова развязка любовных отношений, то зачем вообще их начинать? Чтобы испытав эйфорию влюбленности и полноту любви, в конце концов остаться на руинах, бывших когда-то семьей? Неужели правы скучные взрослые, твердящие, что любовь всегда уходит, а куда - неизвестно, видимо, вслед за детством, в города, до которых не добраться? Но тогда в чем искать смысл жизни, что считать источником вдохновения, опорой и надежным причалом? И наконец, для чего жизнь ставит такие вопросы, на которые нет и не может быть ответа, а поиски всегда болезненны и мучительны?
   Не хочется впадать в крайности, а я к этому очень расположена. Все острее мечта о спасительных алых парусах, которые увезут, защитят, осчастливят, но все отчетливей голос кого-то в белом, вещающий: "Пациент скорее болен, чем здоров. Воображает себя какой-то несуществующей Ассоль и боится потерять из виду несуществующий корабль. В седьмой палате свободно? Прекрасно, определите ее туда". А "определяют" меня под назойливо-настойчивые увещевания той самой К., почти злобно твердящей: "Смирись! Смирись, чтобы потом не жалеть!" Но если я не хочу мириться? Что тогда?

Рак - все же не рыба

   Дожила..! Таки вышла боком мне моя любовь к чтению. "Да чё ты как робот прям?! Сидишь читаешь всё время", - недоумевающе-презрительно спросил меня двоюродный брат, передав интонационно все непонимание такого моего времяпрепровождения. И как всегда неубедительно прозвучало мое объяснение, что у меня вроде как сессия, а она подразумевает подготовку, да и вообще, я из числа адептов книжной премудрости. "По-моему, зря", - поставил точку родственник и отправился досматривать 3-й сезон "Шерлока" с тарелкой борща.
   Существует еще одна точка зрения, гласящая, что книги - это мой сознательный уход от не очень радостной реальности, а также повод уклоняться от решения проблем. Это гораздо ближе к истине, но все же не на 100%. Объяснять почему ты любишь читать и для чего тебе это - все равно, что убеждать человека в том, что необходимо дышать, кушать и спать, чтобы не умереть. Это все равно, что говорить, что на каждой руке по пять пальцев, а мозжечок - часть головного мозга. А потому подобного рода вопросы и (что еще хуже) попытки убедить меня в ненужности моих увлечений, ставят меня в ступор или вызывают справедливое негодование.
   Порой становится забавно наблюдать за реакцией людей, обычно не самых далеких, которая возникает в ответ на мои страстные высказывания в адрес шедевров литературы (даже без конкретного разграничения на отечественную и зарубежную, без выделения тех или иных авторов). Особенно умиляет трогательная растерянность представителей сильного пола, убого лепечущих мне в ответ что-то про вечерние прогулки "с кентами", новые приоры, "четкие" брюки и ремни от "Гермеса". Ввиду неумения лицемерить и притворяться, поддержать такое "чудо" мне не удается, и народ дружно приходит к общему решению по поводу моей "странноватости". Удобно с обеих сторон, потому как я всегда рада, когда люди, которые мне не подходят - ко мне не подходят. Собственно с такой позиции глупо жаловаться на нескладывающуюся личную жизнь: пословица "на безрыбье и рак - рыба" категорически неприменима для меня. Тут я предпочитаю опираться на Цветаеву, справедливо заметившую: "Мир очень велик, жизнь безумно коротка. Зачем приучаться к чуждому? К чему попытки полюбить его?"
   Одно только беспокоит меня: не ограниченна ли я в своих разговорах? Другими словами, вмещает ли мой кругозор в себя что-то большее, чем литература? Или же любовь переросла в зацикленность и начинает утомлять и так небольшое количество собеседников? Как бы то ни было, превращаться в робота как-то не очень хочется, а потому надеюсь, что мой драгоценный шерлокоман все-таки ошибся.

Черновое

    Готовлюсь к зачету по отечественной лит-ре периода рубежа веков - конец XIX - начало XX.  Хотя как готовлюсь. Скорее, получаю удовольствие в спокойной умиротворенной атмосфере, созданной благодаря душистому травяному чаю и ненадобностью со скоростью света пытаться объять необъятное. По давно заведенной филологической привычке глаз автоматически вычленяет из поглощаемых художественных текстов интересные вещи, которые обычно фиксируются в спец.блокноте, но в этот раз, ввиду банальной лени и нежелания вставать, будут сохранены для истории здесь. 

М. Горький (вдохновленный идеей о Сверхчеловеке Ницше): 

"Вон как день и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить ее. А задумаешься — разлюбишь жизнь, это всегда так бывает"

"Берегись девок! Лгут всегда! Люблю, говорит, больше всего на свете, а ну-ка, уколи ее булавкой, она разорвет тебе сердце"

Л. Андреев (поддавшийся тлетворному влиянию Ницше в 15 лет, дважды пытавшийся лишить себя жизни, предрекший себе неудачи во многих своих произведениях, проведший остаток своих лет в одиночестве и с алкоголем. несчастный человек. как, впрочем, многие литераторы того времени):

"Ведь когда женщина полюбит, она становится невменяемой"

"Были на свете женщины умные, хорошие и талантливые, но справедливой женщины мир еще не видал и не увидит"

"Я люблю, когда в тонком стакане играет золотистое вино; я люблю, усталый, протянуться в чистой постели; мне нравится весной дышать чистым воздухом, видеть красивый закат, читать интересные и умные книги. Я люблю себя, силу своих мышц, силу своей мысли, ясной и точной. Я люблю то, что я одинок и ни один любопытный взгляд не проник в глубину моей души с ее темными провалами и безднами, на краю которых кружится голова"

"Если человеку суждено стать Богом, то престолом его будет книга"

"И мне изменили. Подло, коварно, как изменяют женщины, холопы и — мысли"

"Одинокий в пустоте вселенной, и в самом себе не имею я друга"

"Так жить нельзя. А мир спокойно спит: и мужья целуют своих жен, и ученые читают лекции, и нищий радуется брошенной копейке. Безумный, счастливый в своем безумии мир, ужасно будет твое пробуждение!"

"Правда, отчего богу не дать, когда его так просят?"

"Странно: так много хороших людей на свете, а человек может умереть с голоду"

"Когда женщина плачет, это всегда позор для мужчины"

"У меня будут толстые каменные стены и огромные окна из целого стекла. Ночью, когда забушует зимняя вьюга и заревет внизу фиорд, мы завесим окна и затопим огромный камин. Это будут такие огромные очаги, в которых будут гореть целые бревна, целые леса смолистых сосен! Везде ковры и много-много книг, от которых бывает такая живая и теплая тишина. А мы вдвоем. Там ревет буря, а мы вдвоем, перед камином, на шкуре белого медведя. «Не взглянуть ли, что делается там?» – скажешь ты. «Хорошо», – отвечу я, и мы подойдем к самому большому окну и отдернем занавес"

Н. Гумилев (сплошная экзотика): 

"Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далеко, далеко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф"

"Крикну я… Но разве кто поможет, —

Чтоб моя душа не умерла?

Только змеи сбрасывают кожи,

Мы меняем души, не тела"

"Моя любовь к тебе сейчас — слонёнок,

Родившийся в Берлине иль Париже

И топающий ватными ступнями

По комнатам хозяина зверинца.

Не предлагай ему французских булок,

Не предлагай ему кочней капустных,

Он может съесть лишь дольку мандарина,

Кусочек сахару или конфету"

А. Ахматова: 

"Меня покинул в новолунье

Мой друг любимый. Ну так что ж!

Шутил: «Канатная плясунья!

Как ты до мая доживешь?» 

Ему ответила, как брату,

Я, не ревнуя, не ропща,

Но не заменят мне утрату

Четыре новые плаща.

Пусть страшен путь мой, пусть опасен,

Еще страшнее путь тоски...

Как мой китайский зонтик красен,

Натерты мелом башмачки!

Оркестр веселое играет,

И улыбаются уста.

Но сердце знает, сердце знает,

Что ложа пятая пуста!"

"Я научила женщин говорить.

Но, Боже, как их замолчать заставить?"

"Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем, и она тиха.

Ты напрасно бережно кутаешь

Мне плечи и грудь в меха.

И напрасно слова покорные

Говоришь о первой любви,

Как я знаю эти упорные

Несытые взгляды твои!"

В. Маяковский:

              "Заштопайте мне душу, пустота сочиться не могла бы"

"И в пролет не брошусь,

и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною,

кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа.

Слов моих сухие листья ли

заставят остановиться,

жадно дыша?

Дай хоть

последней нежностью выстелить

твой уходящий шаг"

"Меня сейчас узнать не могли бы:

жилистая громадина

стонет,

корчится.

Что может хотеться этакой глыбе?

А глыбе многое хочется!

Ведь для себя не важно

и то, что бронзовый,

и то, что сердце - холодной железкою.

Ночью хочется звон свой

спрятать в мягкое,

в женское.

И вот,

громадный,

горблюсь в окне,

плавлю лбом стекло окошечное.

Будет любовь или нет?

Какая -

большая или крошечная?

Откуда большая у тела такого:

должно быть, маленький,

смирный любеночек.

Она шарахается автомобильных гудков.

Любит звоночки коночек.

Полночь, с ножом мечась,

догнала,

зарезала,-

вон его!

Упал двенадцатый час,

как с плахи голова казненного"

"Пройду,

любовищу мою волоча.

В какой ночи

бредовой,

недужной

какими Голиафами я зачат -

такой большой

и такой ненужный?"

Чудо-чудаки из 321, или 21 день мучебы

   Счастье кроется в мелочах, я не раз повторяла. Только осознаю это (а может, такая "заторможенность" узнавания присуща большинству людей) по истечению короткого, почти неуловимого мига, который оставляет необъяснимый, но осязаемый след чего-то хорошего, теплого, радостного. Будто в глубокий (и, хочется верить, что бездонный) колодец души опустили еще одну полновесную блестящую монетку, и она с веселым звоном присоединилась к остальному накопленному "богатству".
   Мы стоим в оптике, и пока я с важным видом прохожу процедуру оформления дисконтной карты, расплачиваюсь за только что приобретенные очки, Лиза, непозволительно громко шуршит, набирая в "красноварежковую" ладонь крохотные конфетки для посетителей из большой пластмассовый вазы. Ладно бы просто набирает, но так еще и комментирует процесс своим неизменно звонким голосом: "Аааа!! Конфетки! Вероник, дотянись до в-о-о-он той, фиолетовой, а?" Я улыбаюсь и уже при выходе из магазина повелительно требую своей доли - в-о-о-он тех, желтеньких, ананасовых, которые пригрелись в глубоком кармашке Лизиного зеленого пальто.
   Мы идем домой, неторопливо вышагивая под сине-голубым вечереющим саратовским небом, через парк, названия которому я не знаю, что не мешает мне любить по нему гулять. Горе-филологи - Ванька, все та же Лизка и я - сродни хиромантам и гадателям на кофейной гуще делимся предположениями, кто из преподавателей нас "завалит" (кстати, в некоторых случаях оценка действительно бывает сродни убийству - игра слов), а кто проявит снисхождение к заочникам-интеллектуалам. Ваня - вечный гуманист, наш Дар Божий (практически, буквально). Способен оправдать любого человека, видя в нем (что правильно!) как плохую, так и хорошую стороны. Нам с Лизой до него далеко. Мы или критикуем, что называется, "в пух и прах", или превозносим до небес и чуть ли не творим себе учительских кумиров. Правда, второе случается с нами гораздо реже =) Особенно замечательны фило-реплики из серии "русский язык - наше все":
   - Не ПавлОва, а ПАвлова!
   - Не ГеннадЬевна, а ГеннадИевна!
   - Ой, это тавтология! Переформулирую!
   - Ну, нельзя сказать, что по этому предмету я прям на коне...пожалуй, только на пони (Лизкин шедевр! Так и рождаются крылатые фразы).
   Мы сидим в "Полиглоте" и пьем горячий вкусный латте. С пышной пенкой, с восхитительным ароматом - все как надо.
   Мы собираемся по традиции в столовке на большой перемене, превращая обеденное время в получасовую разнотемовую дискуссию. Там выясняется, что Лиза (которая, кстати, знает норвежский! вот вам и заочники!) - "для всех и ни для кого", что Ксюша способна дозвониться и дописАться даже в крайне сложной обстановке, если ей надо попросить приготовить ужин, что у Вики настоящий ад на работе, но она стойко (за что мое огромное уважение к ней) держится и не позволяет себе раскисать... В эти непродолжительные, но остро ощутимые счастливые мгновения, нежность переполняет меня через край, и если бы не стынущий быстрорастворимый кофе и руки, запачканные сырной слойкой, - обняла и расцеловала бы всех и каждого.
   Я сижу за толстенным учебником Е. Прониной и пытаюсь сосредоточиться на описании психологии журналистского творчества. И да, я знаю, что сдавать будет непросто. А потом с "Основами журналистской деятельности" придется помучиться, и Захаров неизвестно что преподнесет... Но одно несомненно: не будь рядом этих чудаков из 321 гр., все было бы не так. Может, хуже, может, лучше, но не так. И за это ТАК вам огромное спасибо!

Вагончик тронулся...

   Пахло пирожками и тоской. Время от времени зычные голоса продавцов с тележками возвещали то о горячих чудУ, то о свежих кефире и йогурте, то о сим-картах и телефонах. В непривычной жаре ехали пассажиры 8-го купейного вагона поезда "Махачкала-Москва".
   Ехали притихшие. "Волгоград", "проверка", "террористы" - слышалось с разных сторон. Людям, прошедшим строжайший досмотр на вокзале, было жутковато. Вызывала подозрение любая мелочь: спутанные провода и шнуры, слишком объемные пакеты, даже моя невинная папка с распечатанной биографией Ф. Достоевского. В вагоне не играла привычная лезгинка, и радио "Прибой" не приветствовало своих слушателей. С крана самовара текла желто-коричневая вода, и проводница с юмором отвечала недоумевающему пареньку, что это уже заваренный чай. "Пожрать надо" , - обреченно повторял голос за стенкой каждые полчаса. "МАМА!!! Я - БЭТМЭН!!!" - верещал альтом трехлетний буян на другом конце вагона. Мама, а вместе с ней папа и другие "зрители" всякий раз дружно покатывались со смеху.
   "Вы не бухаете, да?" - обратился ко мне и к женщине-соседке мальчишка, ехавший с нами, тем самым подтвердив мое негативное отношение к военным. Будущий защитник Отечества оказался курсантом Саратовской дзержинки и доверительно рассказал о том, как "халявно" им ставят оценки, как пьют и гуляют студенты в увольнении, как бушуют свои, дагестанцы, создавая отдельные группировки. Рассказал попутно и десяток  вспомнившихся случаев из жизни близких и друзей и, надо думать, это далеко не половина. "А мой друг сказал: "Мне пофиг, что я ей не нравлюсь, она же мне нравится", влез через окно, вытащил ее прямо в одеяле и увез. Теперь живут уже два года", - весело рассказывал товарищ курсант и добавил: "Так бухать все-таки не будете?"
   На фоне расспросов кто какой нации и откуда, я заснула. А проснулась от невнятного бормотания, доносившегося сверху. Я долго гадала в чем дело, пока не поняла, что четвертый попутчик - студент Московского железнодорожного института - просто говорит сам сам с собой. Стало неловко, и я поспешила выйти в коридор.
   Дважды наши документы проверяла транспортная полиция, долго вглядывалась в мою хмурую темную фотографию в паспорте. Трижды наталкивалась я на недоуменный взгляд соседей, не понимающих, как можно в дороге читать (еще и увлеченно) толстенную биографию. "А зачем?" - спросил курсант, поставив меня в ступор. Ну не умею я объяснять людям, для чего надо читать книги.
   Пахло пирожками и лапшой быстрого приготовления. Поезд "Махачкала-Москва", по недоразумению названный скорым, неторопливо продолжал свой путь...

Мы с Оксаной ходим парой...

   Моя Мудрейшая (она же - Оксана Рауде, вождь Друг и Учитель) не устает говорить мне о том, что моя заочка и вынужденное пребывание в РД - это воля кого-то сверху, усиленно оберегающего меня от чего-то дурного. "Значит так надо!" - упрямо твердит О.В. в ответ на мои многочисленные жалобы и стоны. И меня это "так надо" выводит из себя настолько, что только моя любовь и безграничное уважение к автору этих слов заставляют сдерживаться.
   Но сдерживаться удается не всегда. Большая взаимная, а оттого и слепая, любовь столкнула нас однажды нос к носу, лоб ко лбу, характер к характеру - в общем, ругались мы основательно. И сравнивали потом эту ссору с ссорой двух влюбленных, когда каждый стоит на своем и не желает уступать. Больно было ужасно. Не наблюдала реакцию О.В. вживую, но догадываюсь, что была она примерно такой же как у меня: жгучая обида, разочарование, смешанное с недоумением, шок и ощущение незаслуженности взаимных обвинений. А еще - несокрушимая уверенность в собственной правоте. "Зазналась! Знать меня не желает!" - кричала я, захлебываясь в потоке злости. "Предала меня! Надеюсь, ты довольна!" - кричала Рауде, горя от негодования. Оскорбления были литературно-изящными, щедро сдобренными изысканными выражениями и ехидными фразочками, отчего становилось еще гаже: будто два интеллигента обливают друг друга грязью, но при этом пытаются сохранить свое "культурное" лицо и заодно хвастают словарным запасом.
   Нахвастались. Хватило ровно на полгода. 6 месяцев и я, и она пережевывали обиду, пытались ее переварить. Сложности с "пищеварением" возникли оттого, что мы так и не поняли, с чего, собственно, все заварилось, а следовательно не знали, кто из "поваров" виноват, кого ругать и кому просить прощения. Ходили задрав нос и гордо не здоровались, стараясь делать вид, что не замечаем друг друга. Пока О.В. не оправдала данное мной "прозвище" мудрейшей и не написала теплое: "С Днем рождения!" и я, поняв, что обижаться было бы глупо, не ответила: "Спасибо! И простите меня за все!" Слава Богу, у нас обеих хватило ума не пережевывать прошедшее, ограничившись обещанием никогда больше так не делать. Как дети, ей-богу. Обошлись разве что без "мирись-мирись"...
   Второго января мы мирно пили чай в доме-музее О.В. (квартира получила такое название от меня заслуженно). Картины, рамки, поделки, игрушки, фотографии, бесчисленное количество книг и всякая прочая милая сердцу ерунда заполнила все три комнаты, вплоть до кухни, и я, заходя в гости, то и делаю, что тыкаю что-либо и громко вопрошаю "ой, Оксана Владимировна, а это что??", а голос из кухни, занятый завариванием чая, так же громко отвечает - "где? на пианино? хочешь - возьми себе!" Этих "хочешь-возьми-себе" у меня уже  пол-квартиры: частички Оксаниного (позволю себе так сказать) уюта давно перекочевали ко мне и благополучно прижились. Конечно же, Мудрейшая перещеголяла меня наряженной и высоченной елкой, под которую я мирно улеглась, пока она давала мне рекомендации, касающиеся будущего диплома, и рассказывала о своем. Кстати, О.В. я люблю больше в домашнем виде: в растянутом вязаном свитере, небрежно надетом поверх еще какой-нибудь пушистой кофты, в очках, расслабленно-благодушную и умилительно отвечающую на все мои размышления: "ребенок, ты слишком серьезный!" Ребенок, то бишь я, тут же поддается и тычет в очередную игрушку: "ой, а это что??"
   В одиннадцатом часу ночи мы отправляемся домой, вняв маминым звонкам. То есть, я отправляюсь, а О.В. меня провожает ("не отпускать же тебя одну!") Идем мы две полуслепые мечтательные барышни, непременно спотыкаемся по несколько раз и хохочем на всю улицу. Благо, идти недалеко, а то без сомнения нашли бы себе приключений, имея явную к этому расположенность. Прощаемся мы тоже долго: стоя в подъезде еще минут 15 пытаемся успеть рассказать все, что не сказали, и, наконец, благодарим друг друга. Думается, не только за подарки. За все теплое и чистое, что связывает нас вот уже шесть лет.