Когда погаснет пламя

Вот вам мое женское мнение: мужчины должны быть смелыми. Смелыми, сильными, храбрыми, отважными, мужественными и все прочие прилагательные, что можно отыскать в словаре синонимов под редакцией Шведовой.

Надо, чтобы смелость била под дых. Чтобы чувствовалась, как изысканная вкусовая добавка, во всем: присутствовала на первом и последнем свидании, витала над столиком на двоих в людном кафе, ощущалась вместе с корицей в некрепком кофе. Чтобы зубодробительно звучало: «Я готов за тебя сражаться», и кружилась голова от того, что тетушки Мораль и Нравственность это запрещают. Запрещают, но хочется! А хочется, потому что знаешь – это не из разряда того, о чем жалеют. Грешно, но стоит того. Высокая, достойная цена.

У нас мирные будни, и может, поэтому мужской пол мельчает. Трудности оттачивают характер, закаляют дух. Сложно быть храбрым в аккуратном офисе, когда новый пиджак стоит как половина зарплаты. Качества имеют свойство отмирать за ненадобностью. Как рудименты. Как то, без чего вполне можно прожить.

За храбростью не стоит лезть в карман, трясущимися руками вытряхивать ее из кошелька. Храбрость должна быть всегда зажата в кулаке, готовая вырваться на волю как только того потребует случай. Пусть этот случай – познакомиться с мамой своей возлюбленной, защитить ее от нападок серых чулков (если она – синий), поддержать ее хобби, разделить вместе с ней тяжесть сложного выбора, быть терпеливым. Боже мой, сейчас даже не надо завязывать войну против Трои, чтобы доказать свою отвагу. Достаточно просто иметь в себе силы нести ответственность за сказанное, не идти на попятный, удержаться от того, чтобы поставить шах и мат, даже если есть возможность.

Но они так не могут. Они лгут, уворачиваются, делают вид, что не помнят тебя, отмалчиваются, предъявляют ультиматумы, угрожают, шантажируют, дразнят, играют, кичатся, недоговаривают, пытаются убить двух зайцев последним патроном. Их слова растворяются в воздухе как и они сами; всегда наутро, не пережив убийственной откровенности ночи, когда, наконец поддавшись соблазну быть честным, обнажился, и, застеснявшись уязвимых мест, поспешил заштопаться и слинять. Всегда хочешь и не успеваешь крикнуть: «Погоди же! Мне неважно все это: твои доходы, твое место жительства, твои физические данные! Ты позволил заглянуть в себя, и то, что я увидела и услышала – прекрасно!» Но уже не догнать и не вернуть назад. Мосты горят, рушатся оказавшиеся картонными сваи под торопливым бегом двух пар ног, бессильно повисает рука, отчаявшись дотянуться до мокрой, скачущей белым пятном спины.

Только потом, когда погаснет пламя, и пепелище поприветствует тебя гарью и тлеющими угольками, в этой неприметной золе можно будет найти то, что было обронено при поспешном бегстве. Это смелость. Маленький сморщенный комочек.

Для вас, дезертиров, в аду будет приготовлен отдельный котел. Сам Гудвин будет мешать вас деревянной, бесконечно тлеющей лопаточкой, прерываясь на то, чтобы снова и снова латать не желающую умещаться в трусливом сердечке храбрость.