У меня катастрофа, товарищи. Начался обратный отсчет времени до сессии, и это - впервые за 4 года - приводит меня в ужас.
Не в тот ужас, синонимичный панике, когда ты - ленивое животное - осознаешь, что еще ни за что не брался, а объем материала, ожидающего твоего высочайшего снисхождения, похож на невымытую после домашнего торжества посуду - смотреть страшно и браться тоже. А в тот, когда приходит четкое и ясное осознание, что с удовольствием бы пирогов напекла и скатерть связала лишь бы за эту предсессионную подготовку не браться ни сейчас, ни через месяц, никогда вообще. Есть что-то сакральное в том, что волшебные новогодние праздники проходят в лихорадочных попытках закончить все, что не закончено: дочитать, дописать, доконспектировать. И вся эта суета как бы задает ритм на следующий год, неизменно (в отличие от желаний) сбывающийся: вечная спешка, неуспевание, опаздывание и попытки остановить уходящий поезд.
За что я всегда любила свою учебу, так это за сравнительно невысокие требования. Точнее, их и требованиями-то не назовешь: прочесть 15-20 книг - сплошное удовольствие, за редкими исключениями типа "Дон Кихота" или "Женского портрета". Но абсолютная "чернуха" по зарубежной литературе, ожидающая меня зимой, - невероятная пытка, которую я переношу не с присущим мне обычно достоинством. Эта странная осень (холодная в октябре и теплая в ноябре) вкупе с нулевым коэффициэнтом полезного действия на работе и затянувшейся эпопеей "Ремонт в однокомнатной квартире" вконец добила меня Кафкой, Камю, Прустом, Миллером и другими именами, ожидающими меня в скромном 24-х-именном списке необходимых к прочтению текстов. Простите меня, поклонники экзистенциализма, философии абсурда и прочей тленности, но это полнейшая хрень. Я скучаю по своим зайкам-романтикам, даже по занудному Гюго и моралистичному Бальзаку. Я готова даже терпеть порочных женщин Мопассана и постоянно фрустрирующую Эмму Бовари, только не жизнеописание Грегора Замзы и не скитания по закоулкам судебных канцелярий Йозефа К. Тошнотворное чувство бессилия и неумения заставить себя делать то, что не нравится.
На волне этого всего мое настроение, и без того неустойчивое, стало скакать с какой-то космической скоростью. Вот я слушаю Кайли Миноуг и танцую, а вот я уже плачу под Земфиру. Хочу вслух рассказов длинных, желательно перед сном и никакого экзистенциализма!
Не в тот ужас, синонимичный панике, когда ты - ленивое животное - осознаешь, что еще ни за что не брался, а объем материала, ожидающего твоего высочайшего снисхождения, похож на невымытую после домашнего торжества посуду - смотреть страшно и браться тоже. А в тот, когда приходит четкое и ясное осознание, что с удовольствием бы пирогов напекла и скатерть связала лишь бы за эту предсессионную подготовку не браться ни сейчас, ни через месяц, никогда вообще. Есть что-то сакральное в том, что волшебные новогодние праздники проходят в лихорадочных попытках закончить все, что не закончено: дочитать, дописать, доконспектировать. И вся эта суета как бы задает ритм на следующий год, неизменно (в отличие от желаний) сбывающийся: вечная спешка, неуспевание, опаздывание и попытки остановить уходящий поезд.
За что я всегда любила свою учебу, так это за сравнительно невысокие требования. Точнее, их и требованиями-то не назовешь: прочесть 15-20 книг - сплошное удовольствие, за редкими исключениями типа "Дон Кихота" или "Женского портрета". Но абсолютная "чернуха" по зарубежной литературе, ожидающая меня зимой, - невероятная пытка, которую я переношу не с присущим мне обычно достоинством. Эта странная осень (холодная в октябре и теплая в ноябре) вкупе с нулевым коэффициэнтом полезного действия на работе и затянувшейся эпопеей "Ремонт в однокомнатной квартире" вконец добила меня Кафкой, Камю, Прустом, Миллером и другими именами, ожидающими меня в скромном 24-х-именном списке необходимых к прочтению текстов. Простите меня, поклонники экзистенциализма, философии абсурда и прочей тленности, но это полнейшая хрень. Я скучаю по своим зайкам-романтикам, даже по занудному Гюго и моралистичному Бальзаку. Я готова даже терпеть порочных женщин Мопассана и постоянно фрустрирующую Эмму Бовари, только не жизнеописание Грегора Замзы и не скитания по закоулкам судебных канцелярий Йозефа К. Тошнотворное чувство бессилия и неумения заставить себя делать то, что не нравится. На волне этого всего мое настроение, и без того неустойчивое, стало скакать с какой-то космической скоростью. Вот я слушаю Кайли Миноуг и танцую, а вот я уже плачу под Земфиру. Хочу вслух рассказов длинных, желательно перед сном и никакого экзистенциализма!
Комментариев нет:
Отправить комментарий