Апрельские диссонансы

«Читать – дорого», - это главный и, пожалуй, единственный вывод, сделанный мной после посещения оптового книжного склада в Махачкале на выходных. Рефлексия, рекомендуемая психологами после каждого важного и насыщенного событиями дня, в этот раз не удалась, потому что никак не укладывались в сознании взлетевшие до астрономических высот цены и семимильными шагами разгуливающий по стране Год литературы. Слишком уж силен диссонанс, и рожденный государством Год, смотрится менее привлекательно, чем задумывался. А жаль.

Вообще апрель смело можно назвать месяцем парадоксов, причем не всегда приятных. Возвращаясь к теме цен, задам наивнейший вопрос: как читать больше, если это ощутимо бьет по карману? Допустим, 1500-страничный «Архипелаг ГУЛАГ» в твердом переплете и с глянцевыми фотоиллюстрациями заслуживает цену, почти равную его объему. Но книжки в тщедушных мягких обложках из серии «Pocket Book» и «Азбука-Классика» никак не равны ценам, предложенным магазинами: двумстам и более рублям. Во-первых, потому что обложка очень скоро приходит в негодность, во-вторых, за не самое высокое качество страниц, ну и в-третьих, непатриотично это: стремиться вернуть статус самой читающей страны, делая главные «персонажи» в этом «сценарии» труднодоступными. И как всегда уместен Тютчев и его ставшее крылатым: «Умом Россию не понять».

Кстати, про ум. Всегда была убеждена, что работники книжных магазинов должны быть настоящими гуру в мире книг, свободно ориентируясь как в классике, так и в новинках, без разделения на отечественных и зарубежных авторов. Потому что, как и в библиотеку, к ним приходят люди совершенно разные, порой и совсем далекие от книжек, решившие, к примеру, просто сделать подарок близкому человеку. И, честное слово, в таких случаях хочется слышать от продавцов немного больше, чем «Э-э-э?» и «А может, поищите в том отделе?» И совсем уж больно бьет по ушам искренне недоумевающее: «Извините, кого вы спрашивали? Вродского? Гродского нет, простите. И ЕвтУщенко нет». Могу поклясться, что «солнце русской поэзии» в золоченом портрете, расположенный ровно напротив любезного консультанта, спешно отправился за валидолом для Иосифа Александровича и Евгения Александровича, чьи фамилии так вульгарно коверкаются спустя четыре десятилетия после их звездной славы. 

Конечно, нельзя разделять людей на «читающих» и «нечитающих» и определять свое отношение к ним в соответствии с этой градацией. Но можно выделить консерваторов, остающихся при мнении, что книга – это кладезь знаний, и «продвинутых» жителей ХХI века, отдающих бумажному другу последнее место в иерархии создающих имидж человека вещей. И ничего не изменится, не опрокинется мир, не наступит Апокалипсис, но мы получим то, чего заслуживаем: 2% россиян, написавших Всероссийский Тотальный диктант на «отлично», например. Два процента для многомиллионной страны – не очень впечатляющий результат, верно?

Не справляясь с управлением

Это пришло сейчас только, не сразу: понимание чувства ответственности за тех, кого приручаешь. Осознание и признание, даже – смирение, потому что свыкнуться с мыслью, что отвечать надо еще за кого-то, кроме себя самого, отодвинуть свой эгоизм хотя бы немного назад, - значит, смириться с тем, что не только ты в этой жизни хочешь любви и тепла. А это не всегда просто, потому что капризный хнычущий малыш, не желающий вылезать из пеленок «хочу» и «дай», живет в каждом из нас.

Это как переводить школьника за руку через дорогу, приучая смотреть налево и направо, запоминать сигналы светофора. «Красный свет означает, что у меня нет настроения, и не надо лезть ко мне под горячую руку», - говорю, а «ребенок» все равно бежит тогда, когда запрещено, и, чтобы не задавить его гневом, злость, раздражительностью, приходится тормозить себя, успокаивать, приучая – через силу – к мысли, что ты не один на этой трассе общения.

Ищу способы объяснить ему, почти что тоном детсадовской воспитательницы говоря: «Это – френдзона. Переступать через нее опасно, да и чревато. Грузовые траллеры «Холодность», «Сухость», «Замкнутость» и фуры «Занудство», «Пессимизм» и «Скептицизм» припечатают тебя к асфальту намертво. Нельзя же, в самом деле, так пренебрегать правилами дорожного движения», а оно, дитя упрямое, снова и снова заносит ногу над жирно проведенной чертой, и вот шаг, еще шаг, и я со скрипом останавливаю грузовик, и утираю со лба пот, убедившись, что не зацепила, не покалечила, не навредила.

Боясь навредить, я схожу с водительского места, и присоединяюсь к маленькому отважному пешеходу. Не такому, правда, и маленькому, потому что 183 сантиметра только с высоты грузового автомобиля могли показаться крошечными. Рядом – совсем другой обзор, и я, на каблучках при черном платьице, кажусь дюймовочкой, отчаянно пытающейся сохранить невозмутимое выражение лица даже при положении взгляда «снизу – вверх». И он, ужасно ироничный, часто – иронично-злой, теряет свой въевшийся в характер стеб, глядя «сверху – вниз» на несправившегося с управлением водителя. «Я тебя вылечу от всего», - говорит. «Я люблю тебя», - говорит. И красный свет переключается на зеленый, и больше не хочет возвращаться обратно.

Очень

Три долгих и вместе с тем пролетевших как одно мгновение месяца я была не по-человечески счастлива, и потому блог мой был «несчастлив» - все в этом мире должно быть уравновешено знаками «плюс» и «минус». Блог пустовал, посты не обновлялись, я же была полна абсолютно здоровым и вызывающим зависть чувством душевной гармонии и «летучести», когда кажется: привяжи к руке связку шаров, так и взлетел бы в неприветливое небо.

Боженька (а может просто мой внутренний скептик) к 21 году наделил меня странным качеством: умением прятать это чувство радости и довольства глубоко-глубоко, как ценный клад, чей ревностный хозяин не хочет, чтобы его сокровища была найдены даже через тысячу лет. Нет, не то чтобы я хранила каменное выражение лица, находясь рядом с тем, с кем приятно говорить, но еще больше – молчать, но непроизвольно заталкивала назад готовый вырваться наружу визгливый щенячий восторг. Он не проходил, застревал где-то посередине горла плотным ощутимым комком, и я замолкала, не имея возможности говорить. «Космическая, необыкновенная совершенно», - доносилось до меня, и поток нежности подхватывал и уносил в неведомые теплые «далекости». Можно было укрыться этими словами как пледом, поджать под себя ноги, свернуться уютно в клубочек, пока ставший родным голос раскачивает невидимую колыбель.

Почему – «ставший»? Бывший им, за много лет до нашего рождения бывший, до того, как Вселенная была задумана и осуществилась в том виде, в каком она существует. Знали те, кто там, сверху, что встретятся однажды люди, так похожие, что иногда раздражает опережение мыслей, одновременность слов, одинаковость поступков. Но сама же говорила: «Не верю в единство противоположностей». И вот оно – единство синхронностей, параллельностей, в одну сторону направленных векторов. «Хорошо ли?» - спрашивает мироздание, и я, не лукавя, отвечаю: «Очень».

Умирать, бегая

Мало что в жизни раздражает меня так, как глупые и громкие женщины. Именно сочетание двух этих качеств. То есть мало того, что ты глупая, но ты еще и кричишь об этом своим поведением.

У меня есть галерея таких знакомых, которые никогда за рамки «знакомых» не выйдут. Приблизиться к таким женщинам – значит, автоматически поставить себя на один с ними уровень, а это более чем печально. Но еще больше таких типов у мамы. Правда, не знаю, где она умудрилась собрать настолько недалеких представителей пола прекрасного, одним своим существованием ставящих под сомнение слово «прекрасный». Бог с ними, пусть существуют, но когда они переступают порог нашей и без того маленькой квартиры, заполняя собой и комнату, и кухню, и прихожую, и ванну, и балкон, мне становится нечем дышать, и только из-за нехватки кислорода я бледнею и меняюсь в лице так, что это заметно.

Есть одна женщина, к которой другое слово кроме «базарная» - неприменимо. Это не обидно – она и впрямь работает на рынке. Любимая тема ее разговоров – ее дочь Марина и парни, которые за ней «умирают, бегают». Она так и говорит всегда: «умирают, бегают». Я пыталась представить, как это – бежать, когда умираешь. Истекаешь кровью, допустим, задыхаешься, хватаешься рукой за грудь, но бежишь? И кричишь в предсмертной агонии: «Марина, я люблю тебя!»? Наверное, так, просто за мной не умирали, бегая, и не бегали, умирая.

Так и сегодня, я знала, что она начнет какую-нибудь новую историю после того, как мои услуги официанта будут выполнены. «За Мариной в академии умирает, бегает один парень», - сочно насадив голубец на вилку, говорила она. «Умирает. Бегает», - и макнула голубец в томат. «Уммммммирает», - и отправила голубец в рот. Задвигались челюсти, звук перестал быть четким и сквозь жевание я расслышала: «Он попросил у отца денег на костюм, а папа спросил: «А твоей девушке ничего не нужно?» И он ответил, что, если честно, присмотрел для нее платье за 10 тысяч. И отец сказал: «Конечно, покупай!» И он купил и подарил Марине. А моя Марина гордая, она не берет подарки. Но тут взяла, потому что его мама позвонила ей и сказала: «Доченька, пожалуйста, возьми». Ребята, вот из всей этой чехарды, меня беспокоит только один вопрос: каким образом стало известно о цене платья? Он подарил платье с ценником? Он сказал о стоимости своего подарка? Она разузнала об этом сама? Как? Как это происходит? И почему это имеет такое значение, что об этом надо говорить торопливо, обжигая рот горячим голубцом?

Гордые Марины, не берущие подарков дешевле чем за 10 тысяч, восхищаюсь вами. Восхищаюсь ровно потому, что ваши мамы не устают подчеркивать: «Он – капитан. У него отец – военный хирург. У них вообще династия военных врачей. И у него блестящее будущее. И ничего, что он младше ее на один год. Разве это имеет значение, когда такая любовь?» Действительно, имеет ли? Отнюдь, я вообще искренне восхищаюсь чистотой чувств и отношений. Разве что немного мешает эта пафосная интонация, с которой преподносится история о том, как люди умирают и бегают таким тоном, как будто в мире изобрели лекарство от рака. И когда отчего-то особенно тонким и нежным становится голос, когда речь заходит о династии военных врачей и о блестящем будущем. Я не злая, просто в такие моменты мне хочется опрокинуть кастрюлю с голубцами этим дамам на голову, сунув вместо бумажных салфеток – две купюры по пять тысяч. Пусть утираются. 

Нули, единицы

Я помню, случайным ветром занесло меня на «Каспий-2014» - место, где меня вообще не должно было быть. Бывают такие места, которые строго противопоказаны. Как лекарства, которые не подходят тебе по индивидуальным показателям. Ну представьте только, социопат, человеконенавистник, интроверт в самой последней стадии, попадает туда, где этих аллергенов – море. Я поняла это как только приехала на КПП, когда увидела снующих туда-сюда людей, царящую неразбериху, шум, хаос, голоса-голоса-голоса, которые сливались в единый малоприятный гул. Наверное, это было одно из редких проявлений силы воли, когда я не поддалась царившей внутри панике, бешено молотившей в грудь, в голову, в живот, в пятки, и истерично приказывающей разворачиваться и бежать. С этой внутренней командой бежать я прожила все положенные 4 дня, ощущая себя человеком, выигравшим самый главный бой в своей жизни – войну с собой.

Я помню, как смотрела пятирублево-распахнутыми глазами на Асю, с которой прожила в одной комнате, как она весело щебетала почти с каждым, кого встречала в столовой, по дороге в столовую, в холле, по дороге к номеру – везде. Радость от знакомства с людьми невозможно сымитировать, и Ася искренне радовалась, я знаю. Помню свой испуг и напряженность, когда к нам в комнату вошли трое ее знакомых ребят, свой непонимающий взгляд и почти грубо прозвучавший вопрос: «Кто это вообще и зачем? И что значит – просто зашли пообщаться? Пусть выйдут», и вышла сама. Так я выходила из всех попыток сконтактироваться, «сконнектиться», находя для себя только края на диванах и только углы в помещениях.

Помню, как восхитила меня Амина, которая быстро, как считалочку, перечислила все форумы, на которых была, и потом, по фрагментам, выдавала еще и еще, про волонтерство на олимпиаде, про работу в лагерях летом, про бесконечные разъезды по городам. Помню ее искренне-возмущенное «Я устала от безделья!» и неистощимую энергию, с которой она говорила-придумывала-предлагала-объединяла-играла-доставала-разузнавала-смеялась-пела-играла-танцевала и еще много «ла», которых я не делала. И не сделала бы никогда.

Помню Кристину, которая – сплошное обаяние, Машу, которая – сплошная неугомонность, Анжелу, которая – сплошная нежность. И себя помню, чаще, чем обычно, прячущую руки в карманах.

Есть люди, которые созданы быть единицами, и состояние парности для них чуждо. Неудобная размерами, формой, угловатостью, резкостью, протыкающая все и всех вокруг, делающая больно и страдающая от неумелости загладить свою вину. Недоверчиво относящаяся к любым попыткам поговорить, пообщаться, приблизиться – даже мысленно – ближе, чем на километр. И постоянно, каждый день, прибавлять к себе ноль, чтобы казаться удобней, чем есть на самом деле. 

Просветы

Тяжко быть интровертом, вынужденным все время работать с людьми.

Нет, не так. Тяжко быть женщиной, по-женски нелогично выбирающей себе профессию, напрямую противоречащую ее внутренним убеждениям, образу жизни и социальным установкам. Выбрать профессию журналиста – равносильно тому, чтобы под дулом пистолета подвести человека к краю крыши девятиэтажного дома и сказать: «Читай наизусть Бродского, иначе пуля влетит тебе в лоб». И ты вынужден читать. Без эмоциональной окраски – потому что не до этого, без выразительности – потому что нет ничего выразительней страха смерти, без удовольствия – потому что удовольствия мало, сами понимаете.

Я тоже так стою и читаю почти 5 лет уже. Испытывая к людям неприязнь, отчужденность и полное отсутствие желания заводить контакты, я вынуждена делать все с точностью до наоборот: изображать приязнь, заинтересованность в общении и получении информации, и постоянно находиться в контакте с ними, разными – адекватными и не очень. Они удивляются: «Сухо стала писать», «По выходным не выходишь из дома», «Почему не отвечаешь на звонки?» И чувствуешь себя идиотом полным, не умея объяснить, что это не они виноваты, а ты, вывернутый наизнанку человек, как мыльный пузырь, в который ткнуть ногтем – и он лопается. Сухарь сухарем внешне, заслужив мамино обидное: «Ты жесткая и мягкости в тебе ни на грамм», прячешь на сто тысяч замков свою ранимость, чувствительность, трогательность, жалостливость, сентиментальность и такую неземную нежность, что иной раз страшно становится от того, что ты, обычный маленький человечек, можешь испытывать такое.

С широчайшим личным пространством, протягивающимся на города и страны, живешь, не впуская никого без визы и загранпаспорта. Сама же выдаешь и визу, и загранник, подобно строгому и дотошному посольству, придумываешь то одни, то другие причины для отказа в выдаче. «Не подходишь по зодиаку», «Не о чем говорить», «Не тот цвет глаз и волос», «Такие стрижки строго воспрещены», «Ты хочешь пересечь границу в этих брюках?» и прочие нелепости, который своей нелепостью обычно и отталкивают. А упрямцы, которых не остановить и не переубедить, получают пропуск, но с ограниченным сроком действия и целым рядом невыполнимых заданий на прочность: выдержишь ли это, а если еще это, а если еще это и это? И никто не обещает райских садов с гуриями в конце. Максимум – ту самую неземную нежность, которая, как светло-голубой просвет среди темных набрякших туч, напоминает о лете. Хотя надо ли это кому-то вообще?