Слепо и счастливо

   Когда зимой в -30 мы с Лизой храбро высовывали свои носы в этакую холодрыгу, то она прежде всего натягивала теплые красные варежки, обматывалась шарфом по самое не дышу, приговаривая: "Это подготовка к встрече с этим жестоким миром".
   Зима прошла, а жестокий мир остался. Мороз перестал по-мужски забираться под кофты, платья, юбки, а концентрация злобности всего, что извне, не уменьшилась. Причем сильная такая концентрация, редкими улыбками и шутками разбавляться не желающая. Совершая ошибку всякий раз при выходе из комнаты (вопреки наставлениям Бродского), я не оставляю попыток приготовить волшебное зелье, после употребления которого чудесным образом перестаешь обращать внимание на всякие неприятные бяки. Сначала я пыталась в равных пропорциях смешать равнодушие с пофигизмом, однако два этих ингредиента смешиваться никак не желали, видимо потому, что с моим организмом чудовищно не совместимы. Потом я заменила равнодушие на доброжелательность, но роль добродушного пофигиста была мной позорно провалена после первого женского "Не накрасилась что ли сегодня? Заметно так". Составляющие менялись, однако, то ли ввиду моих плохих школьных отношений с химией, то ли копала я в каком-то прямо противоположном верному направлении, но с зельем так и не сложилось. Плохая из меня ведьма, вопреки устоявшемуся мужскому мнению, что все мы, женщины, владеем колдовскими навыками.
   На грани отчаяния после очередного "дефиле" мимо пробудившихся весной кавказцев, мне вспомнилась детская игра в вижу-не вижу. Ну, как детская. Попытка взрослых обмануть свое дитя, закрывая ладошками лицо и при этом якобы "пропадая" (меня, правда, мучают серьезные подозрения, что малышня этот секрет давно раскусила). Главное тут - закрыть глаза: я тебя не вижу - значит, тебя не существует. С закрытыми глазами ходить по улице я не могу, а вот не видеть - очень даже. Спасибо моей давней близорукости - награде за любовь к чтению при плохом освещении. При минус 4 (это официальная информация, а сколько у меня на самом деле - тайна за семью печатями, даже мне не известная) окружающий мир видится очень и очень расплывчато, а люди превращаются в единую серообразную массу с отсутствием даже отдаленного намека на четкость. По дороге навстречу движется не красивая молодая девушка с потрясающими голубыми глазами и пышной копной волос в красном пиджаке и темно-зеленой юбке со складками, а неопознанное существо неопределенного возраста в чем-то красном с темным. И пусть даже это ваша близкая подруга, с которой сидели вместе за одной партой. Близорукому это безразлично (вот и долгожданное равнодушие). Он просто ее не видит, а потому - не узнает. Удобно. Правда, порой приводит к конфузам: например, заглядываешь в кабинет с целью найти некую N.N., а там этих ЭнЭн несколько и для тебя они все - на одно лицо. Так и обращаешься, глядя строго посередке и пытаясь различить, кто из них откликнется. Но зато бяки замечать перестаешь. Кочки, ухабы, поэтично парящий черный пакет, машина с высунутой в окно ногой - все уходит в зоркое прошлое. Чем не борьба с жестоким миром? В ближайших планах - перестать мучить глаза линзами и ходить как бог на душу положит - слепо и счастливо.

А вот вам работы Филипа Барлоу, посвященные миру глазами близоруких людей. Он совсем другой, этот мир. Я уверяю.

это моя любимая

Когда этикет неуместен

   Правила приличия превращают человека в лицемера.
   К примеру, хочет он о чем-нибудь попросить, о чем-то очень важном и срочном, не дай боже еще жизнь от этого зависит, а вынужден сначала бормотать необходимые привет-как дела-как настроение-что нового? Как же ж иначе, если только острая нужда вынудила его вспомнить о друге-выручателе? И вот у него там горят избы, дым стоит столбом, скачут кони, кот ученый перепутал право и лево и запутался в своих цепях, а он обязан выслушивать ответы на заданные вопросы. А если не дай бог собеседнику еще и высказаться приспичило? Сиди и слушай про его беды да печали или (что еще хуже) успехи и привалившее счастье. Про чужое счастье, как известно, слушать малоприятно. Уже и Кощей Бессмертный прибежал, из-за кустов на часы показывает, мол прекращай разговоры-то, там у нас апокалипсис грянет вот-вот, а ты уши развесил и сидишь. А что делать, коли прорвало этого спасителя злосчастного, и никак момент не подвернется подходящий, чтобы просьбинушку свою вставить? И вот, наконец, после ощутимого стука яблоком по темечку, ты грубо вставляешь: "Мне нужна твоя помощь". Что поделать, не хотелось так, но обстоятельства вынуждают...
   Так вот, товарищи. Если вам чего-нибудь от меня надо вещественного - фоток каких, статей, сочинений, совета, спасти мир - то говорите об этом сразу, без преамбул. Я разрешаю. А то мне очень утомительно отвечать на вопросы, ответы на которые вам безразличны. Не стоит уподобляться робкому ребенку в детском саду, который хочет в туалет, но стесняется сказать и терпит изо всех сил. Я против насилия в любом виде.

Нет

  Вы умеете говорить "нет"? Я - нет.
  И за это неумение моя жизнь - вовсе не моя, чья угодно - соседки, мамы, прохожего, знакомых, сестер, друзей - только не моя.
  Вот приходит ко мне женщина мной уважаемая, но не любимая. Первая учительница (за это уважаемая), но из тех, о ком не остается никаких воспоминаний, а уж тем более светлых/ теплых/грустных (потому не любимая). Приходит, и по торопливым отказам войти, отдохнуть, выпить чаю я понимаю, что сейчас последует просьба. Секундой спустя: "Мумиш...у меня тут просьба...в общем, понимаешь...меня попросили написать рецензию на книгу...а у меня совсем нет времени...уроки, мероприятия...сама понимаешь...и, в общем, я решила попросить тебя. (тут переход к лести) Я же знаю, ты умненькая девочка, соображаешь быстро...поможешь?" И глаза становятся просительные-просительные, как у Кота в сапогах.

  Протягивает мне объект для рецензирования: скучное учебно-методическое пособие для младшеклассников. Ну, знаете, такая книженция, в которой написано, как и какие уроки надо проводить. Со скучными формулировками. И семипунктовым списком рекомендаций, касательно того, на что должен обратить внимание рецензент. Все в повелительно-глагольной форме: укажите, рассмотрите, отметьте, обратите, осветите, раскройте.

доказано: чем больше министерств в "шапке", тем скучней "шедевр"

  Что правильно и разумно сделать в таком случае? Сказать: "Извините, не могу". А если не поймут - еще раз твердо повторить. Что делать запрещено? Мямлить. И теряться. Минутная заминка - и "противник" уже видит, что ты колеблешься, а значит, можно еще немного надавить и брать штурмом. Это почти то же, что и на поле битвы: главное - не дать почувствовать твою слабость. Слабость у меня только одна: я боюсь обидеть отказом. А меня обидеть отказом не боятся. Все закономерно. Да и броня моя похожа на растрескавшуюся штукатурку: тронешь пальцем - осыпется. Вот и сыпется понемногу под многочисленными просьбами-указами-требованиями. Из-под нее, как после сброшенной змеей кожи, уже боязливо выглядывает хрупкое голое здание с выпирающими ключицами стыками на плече углу.
  Я-таки делаю попытку: недовольно пролистываю методичку и говорю: "Знаете, это может сделать только учитель. Я во всей этой терминологии и педагогических нюансах не разбираюсь". Но бой уже проигран. И мы обе это понимаем. К тому же, вещь уже в моих руках, и брать назад ее не собираются. "Ничего страшного. Ты - девочка умная, разберешься, я уверена. Только не откладывай надолго. Побежала я. А то дела, дела...ужасно много дел!" - доносится уже с подъездной площадки. Цокот каблуков, совершающих марш-бросок с третьего этажа на первый, чтобы не догнали и не всучили назад эту злосчастную книжку...

Вместо заключения:

«Но разве можно быть такой кислятиной? Отчего вы не протестуете? Чего молчите? Разве можно на этом свете не быть зубастой? Разве можно быть такой размазней?» 
© А. Чехов "Размазня"

Равнодушие - паралич души

   Все беды этого мира не от зла, жестокости и насилия.
   Все беды этого мира от равнодушия.
   Бойтесь равнодушных, "только с их молчаливого согласия существуют на земле предательство и убийство".
   Если мэр ходит по городу, который возглавляет, не на своих двух, а разъезжая на бронированном джипе, чтобы ни один злой глаз не коснулся светлого лика его, то можно ли ждать, чтобы он был в курсе проблем, которые волнуют горожан? Нет, нельзя.
   Разглагольствовать о том, что городская власть всегда открыта для народа и готова к диалогу с ним, что все обращения граждан рассматриваются и решаются, что в городе нет никаких проблем, а отсутствие воды вызвано НЕвыделением средств из республиканского бюджета, а под конец разбавлять свой монотонный монолог обращением к глобальным проблемам - терроризму, экстремизму, росту наркозависимых и проч. и проч. - может сегодня любой старшеклассник-отличник. Тем более, что одни и те же фразы и предложения можно переносить из выступления в выступление, иногда даже не утруждая себя их переформулировать. Как испорченный магнитофон, имя которому - "мэр". И полный зал равнодушных, ритмично кивающих головами подобно деревянным болванкам. "Спасибо вам, наш дорогой N, за то, что в детских садах есть отопление". Женщина, милая женщина, поблагодари тогда уж за возможность дышать, есть и пить.
   Если бы власть имеющие совершили прогулку по городу, то поняли бы, что "самый чистый и благоустроенный уголок Дагестана" не такой уж чистый и не такой уж благоустроенный. Они увидели бы красочные урны в окружении разноцветных пакетов, черно-белые полиэтиленовые плоды, урожайно растущие на соснах и тополях, испортили бы свои дорогие туфли, пока дошли по ухабистой дороге к морю (главному рекреационному богатству города). Если бы всего на один день уважаемые чиновники покинули свои шикарные особняки со всеми удобствами цивилизации и пожили в квартирах советского образца, то замерзли бы из-за рано отключенного отопления, руки покраснели бы и покрылись шершавой корочкой в ответ на ледяную воду, а если эту воду набрать в ладонь и понюхать, то отпало бы желание пить чай. Если бы блюстители порядка и закона на месяц покинули мягкие кресла начальников и перешли на должности рядовых сотрудников, получив за свои потуги целых 10 тыщ, то, принеся их домой, занялись бы важной проблемой: как на эти громадные деньжища кормить семью целый месяц, купить необходимое для дома и чтобы еще хватило на обуться-одеться, а женскому полу - всякой мелочи для сохранения красоты прикупить? Но кому это, собственно, надо? Проблемы индейцев шерифа не волнуют.
   Я сегодня шла по серому городу, болезненно переживающему странный март, и поймала себя на том, что мне тоже становится безразлично. Ветер бил в лицо, трепал собранные на макушке волосы, доносил тошнотворный запах паленых больничных отходов, а мне казалось, что все это происходит далеко и не со мной. Ну какое мне, скажите, дело до того, какие у нас дороги и почему никак не реконструируют несчастный театр? Почему меня должно волновать, что 80% горожан чихать хотели на культурный досуг? Каким боком меня касается сытость одних и бедность других? Да никаким. Все тленно и преходяще. А такие провинциальные захолустные города - как маленький макет России, масштабом сто к одному. Жаль только, что эта правда не стала (да и не могла стать) сценарием для открытия и закрытия Олимпиады.

Ты приедешь?

   Так получилось, что вопрос "Ты приедешь?" стал в моей жизни роковым. Ответы на него всегда были не такими, какие мне хотелось слышать. А если желаемое двухбуквенное согласие и реализовывалось, то всегда с длительным опозданием, после истечения срока годности (в таких случаях он, как известно, короче обычного).
   Вот и сейчас, в связи с приближением летнего каникулярного сезона я, внутренне скручиваясь в какую-то нелепую кулебяку, вопрошаю: "Ты приедешь?" Не могу же я (точнее, могу, но пока не хочу) вот так сразу сорваться в истерику, за которой последуют слезы, вопли и причитания с циклично повторяющимся - "но если ты не приедешь, мое лето потеряет смысл!" Потому что я заранее не люблю эту сонно-ленивую пору и, будь я создателем мира, то периодом спячки назвала бы именно июнь-июль-август. Тягостные, кажущиеся вечными, летние месяцы переносятся легче с родными и дорогими социопатами. Их немного, по пальцам пересчитать можно, и от этого они еще любимей. Какое-то неправильное лассо, живущее во мне, притягивает в мою жизнь людей, в будущем стопроцентно уезжающих. Я могу на этом даже зарабатывать. Что-то вроде: "Надоела скучная жизнь и однообразие? Хочется уехать далеко-далеко и желательно поскорей? Обращайтесь к бесплатному тур-агенту Мумише: пара месяцев дружбы - и вы уже на новом месте с новой работой. Гарантированно. Проверено многократно".
   Они - милые, чудесные, улыбчивые, талантливые, нетипичные, ЖИВЫЕ - даже не подозревают, что их "не знаю точно, наверное нет", "приеду, но не надолго, потом сразу уеду", "только если отпуск дадут, а это вряд ли" ранят меня больней любого колюще-режущего или огнестрельного оружия. От пуль умирают, а с этим надо жить. Жить и знать, что в наступающее две тысячи четырнадцатое лето снова не удастся обнять тех, кого не обнимала уже очень и очень давно.

На расстоянии протянутой руки

Живут все те, кто нами не любимы.

А те немногие, что нам необходимы,

Желанны, но безумно далеки.

Топь-болото

   От работы в редакции у меня останется на память фантомная головная боль и мучительные спазмы, когда сводит живот и к горлу подкатывает тошнота, как реакция на слова "администрация", "утреник", "открытый урок", "концерт". Сжавшаяся до размеров ватного комочка моя любовь к человечеству закатилась в угол моей, по существу совсем не журналистской, души и сидит там. На попытки выманить ее оттуда не отзывается, на тыканье шваброй тоже. Знаем, плавали. Пойдешь с этой любовью к человеку интервью брать или фоткать, так он тебе такую любовь в ответ преподнесет - закачаешься. Все свои обиды еще с дошкольного возраста припомнит и главным виновником тебя сделает. А ты, "человек из газеты", стой и терпи плевки чужой злобы, замешанной на неоправданно высокой самооценке и презрении к остальному роду человеческому.
   "Человек из газеты" обычно хандрит каждый понедельник (потому что день тяжелый, как- никак), вторник (потому что второй тяжелый день), среду (потому что планерка), четверг (потому что работы выше крыши), пятницу (потому что по-прежнему много работы), субботу (потому что приходится давить из себя мало-мальски годные статеечки и заметочки, искусной, а когда и не очень, ложью приправленные), воскресенье (потому что "выдавливание" продолжается, да и понедельник на носу). Если всемогущий Бог забавляется, заставляя его рабов раскаиваться из-за неудачно выбранных мечтаний/желаний/целей, то забава какая-то жестокая получается. Мне давно уже ясно, что нам с журналистикой пора расстаться и забрела я в эту топь-болото по случайности, заплутав во мраке неуемных амбиций и честолюбия. От амбиций совсем ничего не осталось: они фантастическим убразом уменьшились в размерах и сжались до масштабов продавца в большом книжном. И локотки я себе давно искусала. В кровь, честное слово.

Не царское это дело...

   Вот, бывает, лежишь и представляешь себя юной чудесной барышней. Тонкий стан, шелковистые волосы, рассыпающиеся по плечам, точеная фигурка, горделивая осанка, пронзительный взгляд темных глаз, которые из-за густых пушистых ресниц кажутся еще темнее. Голос мягкий бархатный, движения плавные, неторопливые. Не идет - скользит, все взгляды к себе приковывает, вслед заставляет оборачиваться. Царевна-лебедь - ни дать ни взять.
   И вот приходит такая царевна с папенькой под ручку на бал к графине Воронцовой. Вся в мехах да бархате, оборочки белые кружевные, перчаточки черные в сеточку, шляпка с вуалью опущенной - все как надобно. Ни на кого не глядит, рассеянно окидывает взглядом толпу, лениво обмахивается веером не столько от жары, сколько от скуки. Так же скучающе проходит круг вальса, небрежным кивком головы благодарит партнера, соглашается на мазурку и кадриль. И вот, отплясывая очередной катильон, уже порядком оживившись и раскрасневшись, слышит царевна-лебедь какой-то посторонний звук, неизвестно как пробравшийся в стройный хор талантливых музыкантов. "Померещилось, наверное", - думает царевна, но звук становится все назойливей и напоминает что-то до боли знакомое. И неприятное. И далекое от празднично-нарядного зала и его воздушно-кисейного великолепия. Царевна выходит на балкон, чтобы выяснить, в чем дело, и оказывается на знакомой с детства кухне, а с потолка весело капает вода, как бы говоря: "Ну что, голубокровая особа, вытрешь меня или можно лужу образовывать?" Царевна вздыхает, топает в пижаме за тряпкой, на ходу насылая всевозможные абракадабры на легкомысленных соседей, забывших закрутить кран. А потом совсем не по-царски становится на корточки, чтобы насухо вытереть пол и кряхтя оттаскивает промокший ковер. Засыпает царское дитя под не очень поэтичное журчание воды по трубам и какофонию затянувшейся соседской посиделки, совсем не похожей на пригрезившихся Моцарта и Шопена.