Когда каждый второй вокруг - крутой smm-щик, а мир поделился на тех, кто в маркетинге, и тех, кто в декрете, меня стало по-особенному тянуть домой, к маме, в 35 квадратных метрах которой ничего об этом всем неизвестно. Очертания ее мира - я, пространство ее мира - я, целеполагание ее мира - я.
Мама - вечной горящий камин. Наши с ней отношения достигли максимальных крайностей: ее темперамент вырос в десятки раз, мой эгоизм - в тысячи. Чувства больше не распределяются на неделю: они копятся и находят выход в два моих выходных, из которых нам с ней выпадает в общей сложности часиков шесть. И мне хочется удариться в какую-нибудь тупую нелогичную эмоциональность: отправить к ней курьера с охапкой тюльпанов, купить пятый аромат за месяц (и что, что она не успевает ими пользоваться?), сводить в один ресторан - расплатиться - повести пить кофе в другой. Надарить ей одежды. Украшений. Забить до отказа ее холодильник. Чтобы удалить наконец из памяти голодные 90-е, чтобы вычеркнуть бедные нулевые. Чтобы не видеть никогда больше ее взгляда - загорающегося при виде "Мумик, ты только посмотри какие туфли!" и потухающего при мысли о том, что туфли это - две ее пенсии.
Ее тоже колышет семейная хроническая эмоциональная нестабильность. Как еще объяснить утренние пятичасовые подъемы для того, что испечь пирожки? А банки с первым и вторым на неделю, которые едут со мной в Махачкалу встречать очередной понедельник? Сумасшедшая. Страстная. Не прожившая ни дня без чувств.
Вот ее портрет: жесткие черные волосы, непослушные густые брови и мягкие - на контрасте с этой чернотой - карие глаза. Недлинные прямые реснички. Выразительные губы. Громкий и частый смех. Кожа цвета донельзя разбавленного сливками кофе. Девчачья невозможная любовь к парфюму. Любопытство, превосходящее подростковое. Несгибаемый юношеский максимализм. И очень молодая - может, даже моложе моей - душа.
Люблю огонь твоего камина, мама. Я не знаю места более уютного, чем ты.
Мама - вечной горящий камин. Наши с ней отношения достигли максимальных крайностей: ее темперамент вырос в десятки раз, мой эгоизм - в тысячи. Чувства больше не распределяются на неделю: они копятся и находят выход в два моих выходных, из которых нам с ней выпадает в общей сложности часиков шесть. И мне хочется удариться в какую-нибудь тупую нелогичную эмоциональность: отправить к ней курьера с охапкой тюльпанов, купить пятый аромат за месяц (и что, что она не успевает ими пользоваться?), сводить в один ресторан - расплатиться - повести пить кофе в другой. Надарить ей одежды. Украшений. Забить до отказа ее холодильник. Чтобы удалить наконец из памяти голодные 90-е, чтобы вычеркнуть бедные нулевые. Чтобы не видеть никогда больше ее взгляда - загорающегося при виде "Мумик, ты только посмотри какие туфли!" и потухающего при мысли о том, что туфли это - две ее пенсии.
Ее тоже колышет семейная хроническая эмоциональная нестабильность. Как еще объяснить утренние пятичасовые подъемы для того, что испечь пирожки? А банки с первым и вторым на неделю, которые едут со мной в Махачкалу встречать очередной понедельник? Сумасшедшая. Страстная. Не прожившая ни дня без чувств.
Вот ее портрет: жесткие черные волосы, непослушные густые брови и мягкие - на контрасте с этой чернотой - карие глаза. Недлинные прямые реснички. Выразительные губы. Громкий и частый смех. Кожа цвета донельзя разбавленного сливками кофе. Девчачья невозможная любовь к парфюму. Любопытство, превосходящее подростковое. Несгибаемый юношеский максимализм. И очень молодая - может, даже моложе моей - душа.
Люблю огонь твоего камина, мама. Я не знаю места более уютного, чем ты.
Комментариев нет:
Отправить комментарий