Колесико брака

   Ходят слухи, что я так себе жена.
   Я неплохо готовлю, но во всем остальном градус моих способностей не выходит за нулевую отметку. В республике, превратившейся в конвейер по созданию идеальных невест и жен, сделавшей свадьбы своим культом и одновременно индустрией, это более чем печально. Определенно во мне сломался (либо вообще не был встроен) механизм, отвечающий за счастье мужа. Я называю его колесиком «дорогой, а ты».
   Опираясь на мой невесомый месячный опыт супружества, я делаю маленький вывод: это колесико одно из важнейших в мужском восприятии. Это как «ахалай-махалай», «трах-тибидох», «сим-сим, откройся», «избушка-избушка, повернись к лесу задом», «раз-два-три, елочка гори» и прочие волшебные формулы. Мы же знаем, что они работают? Знаем. Разве избушка не становилась к просящему передом? Разве волос из бороды Хоттабыча не творил чудеса? Разве не отворялись волшебные двери? Разве не загоралась огоньками вечнозеленая красавица? Так и «дорогой, а ты». Серьезно, работает. «Дорогой, а ты не хочешь посмотреть со мной фильм?». «Дорогой, а ты не разделишь со мной ужин?». «Дорогой, а ты не поможешь нарезать лук?». «Дорогой, а ты не починишь табуретку?». Это дешевле, чем купить кружевное белье. Это проще, чем упрашивать. Это лучше всего. Только я не умею.
   Я верю в то, что все исходит из семьи. В моем случае у меня не было возможности взять пример с мамы, потому что мамино недолгое супружество – не лучший пример. Мама неохотно вспоминает это, а я и вовсе держу на самых дальних задворках памяти некоторые факты, касающиеся отличительных особенностей моего отца. Одной из них была крайняя, нечеловеческая жестокость. Так, например, мало кто знает, что папа любил периодически обливать мамины ноги супом, кипящим в кастрюле. Еще он любил проверять силу своего удара на ней на людном городском кольце, которое ежеминутно объезжают десятки машин. Также папа одним из своих развлечений считал подбрасывание меня из одного края комнаты в другой, наблюдая, а долечу ли я до кровати. Ничего особенного, он просто забавлялся. И забавлялся до тех пор, пока мамина решительность не пересилила страх, и она подала заявление на развод.
   Понятно, что при таком раскладе, мама никак не могла научить меня брачным азам, и никакой Моисей не спустил мне скрижали с этими заповедями. А жаль. Их на самом деле побольше, чем библейских. И среди них тоже: «не убий» (доверия того, кто рядом), «не укради» (веры в светлое будущее), «не прелюбодействуй», «не лги».
   А еще. Не используй понятие «личный». Из того же источника, что и в первом абзаце, я слышала, что такого в семейной жизни не существует. Личного времени, личного пространства, личных вещей, личных мыслей.
   Сложно привыкнуть перестать быть личностью от слова «личный», когда ты сама возводила в себе этот храм целых 22 года.
   Да и надо ли?

Домашнее

   Дом по утрам пахнет  свежестью.
   Чувствительные ступеньки откликаются на каждый шаг, звучно потягиваются, просыпаются. Приветствуют.
   Жизнь в большом частном доме особенная, совсем не такая как в скромной однушке. Здесь нет чувства сопричастности ко всему, что извне, даже к соседям. Здесь по-особому чувствуется время и пространство: они четко очерчены, отграничены и измеряются не в привычных часах-минутах-днях, а целыми неделями, месяцами. 8 генеральных уборок - месяц, 14 обедов и ужинов - неделя. Здесь атмосфера сгущенна, воздух уплотнен как при подъеме пусть на не самую высокую, но все же возвышенность.
   С тех пор как я переехала к мужу, меня не покидает ощущение, что я покинула свой город. Раньше как было? В семь утра мама открывает окна, и воробьиное чириканье слышится так громко, будто птички присели на соседнюю с тобой подушку. Сбегают с четвертого этажа две пары торопливых ножек - торопятся, опаздывают в школу, значит время близится к восьми. У соседей заработала дрель - рабочие пришли продолжать ремонт, скоро девять. Время измеряется без часов и будильника, продавец молока, зеленщик, грузовик с азербайджанскими помидорами, соседка, пришедшая за солью, - вот они, минутные и часовые стрелки. В доме же все иначе. До второго этажа не доходят эти привычные бытовые звуки. Не слышно, как свекровь варит кашу, прежде чем уйти на работу, как муж умывается и кладет грязную тарелку в раковину, как окончательно сообщают о наступлении утра тяжелые входные ворота. Это как вход не только в другой город, но в другую страну, широкая граница с невидимыми пограничниками и таможенниками. Где-то там, за ней, избербашская площадь с дворцом культуры и администрацией, с парком и улицей Маяковского, по которой идти-идти и дойти до моего дорогого родительского...
   Я считала, что мой город настолько маленький, что в нем невозможно чувствовать себя не в центре, потому что куда ни сверни - центр, и всюду знакомые приятные-неприятные лица.
   Надо же было так ошибаться.

Послесвадебный пост

   Это запоздалый послесвадебный пост. Долго и много хотела написать о платьях-убийцах, о бездумных тратах на ненужные застолья, о некоторых традициях, заслуживающих утилизации, о том, что свадьба не имеет ничего общего с праздником, потом, позже, может быть, но сам этот день...
   Но не буду. Может, позже, когда мысли готовы будут обрести словесную форму. Если коротко, то ни за какие деньги я бы не согласилась прожить этот день заново. Это было больно. Больно во всех смыслах - брительки платья, вышитые бисером, впились мне в плечи, к вечеру оставив кровавые следы, корсет сдавил грудь так, что каждый вздох причинял боль, туфли оказались на размер больше и грозили слететь при каждом шаге, но самое страшное то, что я впереди все время видела тоскующие глаза мамы. Как забыть - маленькая, хрупкая, красивая, уставшая, она стояла, пошатываясь, выдавливая улыбку из последних сил, бесконечно благодаря бесконечных гостей, потеряв обладание только говоря тост: слово споткнулось за мысль, ком в горле достиг гигантских размеров и мама не успела остановить одну, две, десять соленых капелек.
   Я ревела в этот день по-страшному. Кто-то постоянно одергивал, делал замечания, требовал широкой улыбки, но губы непослушно дергались, пальцы нервно теребили платочек, а каблуки, словно чувствуя неуверенность хозяйки все время путались в платье.
   Сложней было на следующий день, когда завтрак прошел без мамы, а потом обед и ужин, и снова гости-гости-гости.
     Сложно до сих пор. Сложно нести ответственность за другого человека, сложно пытаться не ущемить его свободу, но при этом не забыть и свою. Сложно помнить о неглаженных рубашках, нестиранных майках, неприготовленном ужине и многом другом. Сложно жить под одной крышей и не иметь возможности уйти, хлопнув дверью, в случае ссоры.
   Сложно все. Поэтому вот, пока просто фото. Я еще не созрела писать о том, есть ли жизрь после свадьбы.

Совушки

   У меня есть пижамка с совушками. Обычная такая пижамка – хлопковые брючки и кофточка с длинными рукавами. На них веселые маленькие совушки с цветочком на голове и с зонтиком в руках смотрят большими и почему-то грустными глазами на окружающих. А иногда и на тебя саму, если ты в зеркале. Ничего особенного, но для меня эта пижамка – пижамка грусти. Я надеваю ее, когда хандрю, либо когда обижаюсь.
   А обижаюсь я очень часто, куда чаще, чем думают те, кто меня знает. Я обижаюсь по пустякам  и без, обижаюсь на то, на что обычные люди даже не обращают внимания (и, ходят слухи, правильно делают).
   К счастью, гораздо реже я обижаюсь по делу, например, когда меня предают. На самом деле, предать человека проще, чем кажется. Для этого не надо быть семи пядей во лбу, не надо не спать ночами и придумывать сложнейшие комбинации, не надо запасаться специальной литературой либо терзать гугл запросами «Как стать предателем». Несколько неосторожных фраз, незапланированный обман, неоправданные ожидания, затянувшаяся интрижка – и можно вписывать дополнительный пункт после библейских: посадить-построить-вырастить.
   Я никогда не знала, что делать с предательством. Это как выиграть в лотерею миллион – хрен его знает, что делать с этакой кучей денег, особенно если всю жизнь ты был беден. Только здесь отсчет от слова «проиграть» - проиграть счастье, проиграть спокойствие, проиграть доверие, проиграть любовь и в одну минуту стать нищим, лишившись этого богатства. Как поступают люди в таких случаях? Находят гитару и занимают место в переходе? Достают картон и выводят на нем жирно: «Помогите нищему, разочарованному, потерянному»? Побираются по подъездам? Вспоминают старых знакомых? Просят о помощи государство?
   Я надеваю «совушек» и ложусь под плед. В такие моменты, если спросить меня, что я чувствую, я не стесняясь и не ломаясь, скажу: «больно». Совушки с большими глазами и с зонтиками в руках подтвердят, что я не вру. Они сегодня грустны как никогда прежде.